ПОЧЕМУ СОБАКА ВОЕТ

Кивагмэ не спит. Жар явно пошел на убыль, и больного не раздражает изрядное количество посторонних в пологе. Ему даже хочется сделать приятное гостям: он просит жену приготовить всем чай.

Это первое чаепитие в яранге бывшего смертника. Проходит оно стесненно: неподвижность хозяина сдерживает словоохотливость праздных людей. А поговорить есть о чем: с крайней яранги ветром снесло часть покрытия, у кого-то сорвало с ременных петель входную дверь. А собаки! Они так выли прошлой ночью, что ребятишки из ближайших жилищ проснулись и плакали.

Кивагмэ слушает новости, смотрит на односельчан. Они оживленны, но говорят, понизив голос, полушепотом, чтоб не тревожить больного. И тому непреодолимо захотелось ответить этим заботливым людям чем-то хорошим, порадовать своих земляков, всячески оберегающих его, помогающих его семье. Как он понимает состояние этих вечных тружеников: вторые сутки они жду нештормовой погоды.

Услышанное сообщение о том, что дети были разбужены воем собак, как яркой вспышкой костра осенней ночью, осветило в памяти с годами угасшую историю.

Восстанавливая звено за звеном цепочку событий из всплывающих воспоминаний, Кивагмэ ждал конца чаепития.

Когда гости закурили, он спросил присутствующих:

– А почему собаки воют?

Гости вынули трубки изо рта:

– Ся-а! Кто их знает. Ты-то сам знаешь?

– Почему собака воет, я не знаю, но от стариков когда-то слыхал. Говорили об этом так.

История эта про очень давние времена. Захотелось однажды Киягныку (хозяину семи небес, высшему божеству у эскимосов – прим. авт.) проверить, что делают люди на земле. Спустился он на нижнее небо, сел, смотрит: хорошо на земле, лето выдалось теплое, солнце глаз свой надолго не закрывает даже ночью. Для удачной охоты самое время. Мужчины далеко в море уходят, обратно каждая байдара по одному, а иная и по два зверя буксирует. Только успевай разделывать. Женщины перед ярангами хозяйничают: моржатину варят, из лахтачьих ластов студень делают, жирную нерпочку готовят, сладкие коренья для приправы квасят.

Видит Киягнык – плотно едят зверобои перед выходом в море. Оно и правильно: сытый охотник, как тугой лук, – бьет наверняка. Да и день летом долгий, раньше солнца спать никто не ложится.

Слышит Киягнык, как поздно вечером добытчики возвращаются, песни поют, про удачу рассказывают, мясной отвар пьют, долго трапезничают: мяса-то вдоволь.

– Хорошо, – сам себе говорит Киягнык, – хорошо, что сытно живут охотники. Однако так они все море скоро опустошат. Людей множество. Если каждый день есть будут – ни на земле, ни в воде никакого зверья не останется!

Сердитый вернулся к себе Киягнык на седьмое небо. Заслонками из моржовых лопаток все отверстия закрыл, чтоб ночью людям звезд не показывать.

Накажу этих прожорливых человечишек, думает, даже смотреть на поселки этих мясоглотателей не стану.

Кликнул Киягнык большую собаку – Сяглигак (самка всякого четвероного животного – прим. авт.) и сказал ей:

– Иди к людям, скажи им мое повеление: пусть мясо едят не каждый день, а только раз в два дня. Лаешь ты сердито, громко, ты им строгим голосом передай: «Хозяин семи небес приказал есть только в два дня один раз».

Не хотелось собаке идти так далеко, да нельзя Киягныка ослушаться. Спускается Сяглигак на землю, а про себя думает: мне теперь хорошо бы поменьше бегать: я скоро матерью многих щенят буду.

Долго шла Сяглигак по тундре, прыгала по кочкам, перескакивала через ручьи, брела по мхам и болотам. Пока до людей добралась, из сил выбилась, глаза помутнели, лапы дрожат, язык отвис, горло пересохло, вместо голоса хрип остался.

Легла собака, тяжело дышит, от усталости память затуманилась. Закрыла Сяглигак глаза, старается вспомнить, что ей Киягнык велел людям сказать. Но не слушается ее память. В голове шум, в ушах Киягныковы слова, как сухие кости, стучат:

Каждый день… тук… тук…

велел есть… тук… тук…

раз в два… тук… тук…

в два раз… тук… тук…

Хотела громко залаять, а заговорила человеческим голосом. Удивились люди: появился в селении невиданный зверь, человеческими словами говорит. Быстро новость все яранги облетела, собрались жители, слушают, как собака волю Киягныка им передает. Стоит перед людьми Сяглигак, глазами в памяти ищет, ушами слова Хозяина семи небес ловит, не своим голосом те слова пересказывает:

– Послал меня Киягнык к вам со строгим приказом, чтоб отныне все охотники-зверобои ели два раза в день, в день два раза.

Слушают люди, мудро старый Киягнык решил.

– Ладно, – отвечают, – будем все стараться выполнять этот приказ.

Пошла Сяглигак назад. Обратный путь ей еще длиннее показался. Совсем из сил выбилась, пока до неба добралась. Полежала, отдышалась немного и пошла к Киягныку:

– Выполнила я твой приказ, – говорит она ему.

– Что ж ты сказала этим прожорливым существам?

– Я передала им твое повеление, чтоб ели они только два раза в один день. Они обещали всегда выполнять твою волю.

Рассвирепел Хозяин семи небес, да что поделаешь? Не идти же ему самому отменять то, что неразумный посланец напутал. Однако на собаку разгневался так, что совсем прогнал ее с неба.

– Убирайся прочь отсюда! Живи теперь всегда на земле с прожорливыми охотниками. Так и будет.

Поплелась снова Сяглигак на землю. Длиннее двух первых ей эта дорога показалась. С трудом плетется, едва на ногах держится, разбухшее тело по траве тащит. Доползла до первой яранги, легла в холодок, глаза закрыла, только бока, как прибой, поднимаются.

Увидела ее хозяйка жилища, пожалела, напоила водой, накормила, как старуху, жеваным мясом.

Еще раз заговорила Сяглигак по-человечески: рассказала женщине, как перепутала приказание Киягныка, как разгневался творец и прогнал ее с неба к людям. Сказала и навсегда лишилась дара речи. Приняла у нее женщина щенят, помогла ей, положила с малышами на подстилку.

Так и осталась собака на земле. Зимой нарты возит, в сильную пургу хозяина из беды выручает. Печаль, удачу, холод и голод – все делит собака со своим хозяином. Не обманывает, не лукавит, никогда в беде не оставит. Посмотрит человеку в лицо: по глазам видно, все она понимает, силится сказать что-то, да не может вспомнить. Вот тогда ночью она на небо смотрит и воет.