ПУРГА И ОХОТНИК

Кивагмэ закрывает глаза. Приходит сон, но он не приносит необходимого отдыха. В возбужденном мозгу память воскрешает картины детства, встречи с людьми, имена которых уже забыты. Как гагачьи перья из разоренного гнезда, подхваченные ветром, проносятся события юности, детства, дальних скитаний. Его снова знобит. Больной пытается крепче вжаться в теплую постель, чтоб не стыли ноги. Но зубы стучат неудержимо… Холодно, словно в тундре во время пурги… И снова мерещится что-то страшное…

… Вот он идет по тундре, проверяет капканы. Пурга налетела внезапно, ослепила, закружила его, засыпала снегом. А когда он дремать начал, взяла его за руку и повела к себе в дом.

Большое жилище у Пурги, высокое, светлое, все из снеговых плиток сделано. Внутри, как у людей, мех постлан – белого медведя, полярного волка. Над самым куполом луна блестит, светло так, что не понять, день или ночь.

Привела хозяйка гостя и говорит:

– Теперь ты – мой пленник. Выполнишь мой приказ, отпущу тебя живым домой, не выполнишь – останутся у тебя в яранге вдова и двое сирот.

– Что ты хочешь, чтоб я сделал? – спрашивает человек.

– Скажи сперва, – говорит Пурга, – ты меня боишься?

– Конечно, боюсь, – отвечает тот.

– А посмотреть на меня хочешь? – снова задает вопрос хозяйка.

– На Пургу никто не смотрит, – возражает охотник, – Пурги все боятся, от нее все прячутся.

– Все-таки ты на меня внимательно погляди, запомни, какая я. Пока смотреть будешь, я из тебя страх выну. Когда наглядишься, страх твой тебе обратно отдам.

Согласился охотник.

– Вглядывайся и запоминай! – приказала Пурга и взяла от него страх.

Осталось у человека одно бесстрашие, смотрит на хозяйку – стоит перед ним огромная старуха. На ней косматая шуба, словно старый снег на весеннем солнце сверкает. Вместо глаз – два месяца.

– Хорошо разглядел? Запомнил меня? – спрашивает Пурга.

– Запомнил, – отвечает тот, не отводя пристального взгляда от помрачающего разум нечеловеческого лица.

– Тогда получай свой страх обратно, – сказала она, и охотником овладел страх.

Съежился человек, застучал зубами, глаз поднять не смеет.

– Теперь слушай мое приказание, – обращается к нему Пурга. – Знаю я, что ты отменный рисовальщик. Получишь от меня клык, нарисуешь на нем свою ярангу.

Ну, думает про себя человек, это нетрудно, а вслух отвечает:

– Ладно.

– Не торопись, это не все. У входа в ярангу должен стоять ты сам, а в руках держать песца, только что из капкана вынутого.

Покачал с сомнением головой охотник, про себя думает: пожалуй, не выполнить мне такого задания.

А хозяйка продолжает:

– И это еще не все. Нарисуешь рядом с ярангой меня, такую, как я есть, как ты меня – единственный из людей – видел. Теперь все. Нарисуешь, отпущу тебя живого и невредимого, не выполнишь моего приказания – останутся в яранге вдова и двое сирот. Будет так, как я сказала.

Дала Пурга своему пленнику клык, гравировальные инструменты и ушла.

Как быть? – соображает охотник. – Пурга хитра! Ее я рассмотрел, запомнил, свою ярангу до последнего ремешка знаю. А как себя нарисовать? Ни разу в жизни самого себя я не видел…

Долго думал человек – нашел выход.

Хоть и хочет старуха моих детей сиротами оставить, да только у меня на шее не пустая голова. Пожалуй, перехитрю я ее.

Взял мастер клык – белый, гладкий, никогда такого в руках не держал. Проверил инструменты – не плохи – и принялся за работу. Вот появилась яранга, как настоящая: вход в натык (холодная часть яранги, где находились охотничье снаряжение, хозяйственные принадлежности, в зимнее время спали собаки – прим. авт.) открыт, перед самой дверью лежит капкан, над ним его собственные руки – руки Кивагмэ – добытого песца держат. Лица охотника не видно: за тушкой зверя притаился, зато ноги в высоких торбасах по-хозяйски на порог опираются. Неподалеку, как живая, стоит Пурга: огромная, косматая шуба на ней белая, словно снег на весеннем солнце сверкает. Вместо глаз у Пурги два месяца небесные, рот, как четверть радуги после летнего дождя, вместо волос полярное сияние волнами переливается. Долго трудился мастер. Когда закончил, Пурга пришла. Стала сзади, смотрит: хороший рисунок на клыке – и яранга есть, и добытый песец тут же, и сама она, как живая. Только с охотником не совсем ладно – лица не видно, нельзя точно сказать, кто это…

Куда человеку до меня, – усмехается про себя старуха, а вслух строгим голосом отчеканивает:

– Не выполнил ты моего приказания, себя не нарисовал. Сам виноват, не вернешься больше домой, останутся в яранге вдова и двое сирот.

– Неправда твоя, – осмелился охотник, – виновата ты: зачем ты мне страх обратно вернула? Ты хорошо знаешь, что Пурги все боятся, что от тебя все живое прячется. Испугался и я, за добытым песцом укрылся. А что это я, сразу видно: торбаса мои – только моя жена такой узор вышивает; колени мои – видишь, на старых брюках новая заплата нашита; руки тоже мои – на левой мизинца нет, еще ребенком невзначай отрубил.

Поняла Пурга, что человек умней ее оказался. Пришлось отпустить его домой. А клык она на снег бросила и давай топтать его: рассердилась на свою неудачу. Глубоко в снег ушел клык, да так там и остался.

Рассказывали, что, бывало, в сильную непогоду заблудится охотник, бродит по тундре день-другой, да вдруг наступит ногой на этот клык. Подумает, что камень или – на счастье – еда, нагнется. Как увидит изображение Пурги на рисунке, сразу разум теряет. Тут же человек диким становится.